Гамбит «Галилея»
ПРИМЕДИАН, РОМУЛ, ЗВЕЗДНАЯ ДАТА 57465.6
читать дальшеСпок вспомнил жар.
Вспомнил, как дрожал челнок, вспомнил последние отчаянные удары умиравшего сердца. Его собственного сердца, теперь он знал.
Смерть.
Часть естественного хода вещей.
Неважно, что логику столько раз удавалось перехитрить. Неважно, что судьба, удача и Джеймс Т. Кирк столько раз вмешивались в причинно-следственные связи; рано или поздно все должно умереть.
Вулканцы – не исключение.
– Господин посол?
Спок открыл глаза. Медитация не давалась ему.
Даже в полутьме пассажирского салона наземного транспорта, освещаемого лишь мерцанием зеленых уличных фонарей, он увидел беспокойство на лице Маринты. Ромуланцы так свободно распоряжались эмоциями. На самом деле потерянные дети могли многому научить своих вулканских прародителей.
Спок сосредоточил мысли на шансе – последнем шансе сделать это возможным.
Воссоединение.
Для него не было ничего важнее.
– Мы почти прибыли, – сказала Маринта.
Спок знал, что она имеет в виду совсем другое.
– Я в порядке, – заверил он ее.
Маринта улыбнулась.
– Я не верю вам.
Спок удивленно посмотрел на молодую женщину, с которой работал почти половину стандартного года, с тех самых черных дней смуты, последовавшей за устроенным Шинзоном переворотом и убийством почти всех членов ромуланского Сената. У него не было причин сомневаться в верности Маринты его делу – воссоединению вулканцев и ромуланцев после более чем двух тысячелетий горькой вражды. Но уважение, которое, будучи вулканским послом, он неохотно научился принимать, она демонстрировала редко. Спок решил, что больше всего ему нравится в ней именно свобода от формальностей.
Прожив более полутора веков, скрываясь под защитой логики и эмоционального самоконтроля, Спок жаждал свободы.
Именно эта жажда вела его сейчас. Когда-то его полностью поглотила война между двумя его половинами – человеческой и вулканской; это было до того, как он обрел собственное уникальное равновесие. Но сейчас такая же борьба по-прежнему шла между вулканцами и ромуланцами. Разница была лишь в масштабах.
Личная война Спока завершилась десятилетия назад, когда «Виджер» вернулся, чтобы забрать Землю, хотя шрамы от этой победы не пройдут никогда.
Сейчас же он хотел – жаждал – принести тот же мир понимания своему народу. Ту же самую свободу.
До того, как умрет.
– Вы все делаете правильно.
Маринта говорила тихо, словно почувствовав его мысли. Будучи ромуланкой, она вполне могла это сделать. Вулканские телепатические способности были закодированы в ДНК ромуланцев и реманцев, иногда проявляясь не в дремлющем виде.
– Это не обсуждается.
– Я чувствую ваше сомнение.
– Не сомнение, – ответил Спок. Затем удивил даже себя последовавшим признанием. – Сожаление.
Через темные окна транспорта Спок наблюдал, как мимо проносятся древние мостовые Примедиана, сложенные из грубо отесанных, черных, как межзвездное пространство, камней, покрытых вековой городской копотью. А в темные промежутки между бледно-зелеными фонарями он видел в тех же окнах отражения мертвых лиц.
Лейтенант Латимер. Инопланетянин проткнул его копьем.
Лейтенант Гаэтано. Другой инопланетянин раздавил его руками.
Оба погибли и похоронены на Таурусе-2.
По его вине.
– В сожалении нет нужды, – сказала Маринта.
Он снова посмотрел на нее.
– Тем не менее, оно существует.
Темные глаза Маринты блеснули.
– Господин посол, я считаю, что эта реакция нелогична.
Но Спок заметил улыбку, которую она попыталась подавить, и неожиданно почувствовал, что сам пытается сделать то же самое. Никто другой из его нынешних знакомых, по крайней мере, из тех, кто младше ста пятидесяти, не смел вступать с ним в логические дебаты.
– Это не имеет значения. Сожаление – эмоция. Логика не играет в ней никакой роли.
– Я думала, вы верите, что логика играет роль во… всем.
– Слова «логика» и «верить» редко встречаются в одной фразе.
– Тогда скажите: то, что вы собираетесь сделать, – медленно проговорила она, – обусловлено логикой или верой?
Маринта, несмотря на смело брошенный вызов, казалась смущенной. Спок не мог винить ее. Если бы он позволил сдерживаемым эмоциям вырваться на свободу, то тоже проявил бы неуверенность.
Спок сохранил бесстрастное выражение лица, его морщинистое лицо казалось сделанным из выточенного камня, а не плоти. Но когда он заговорил, его сердце, его воспоминания пробили всю тщательно выстроенную защиту.
– Я однажды командовал челноком. Он назывался «Колумб». Нашим заданием было исследовать квазароподобный объект. Нас заставили сесть. Когда мы совершили жесткую посадку, нас было семеро. Выжило и вернулось на «Энтерпрайз» лишь пятеро.
Маринта быстро сделала вывод. Телепатия или логика ей в этом помогла, неважно. Она все равно оказалась права.
– Вот почему вы чувствуете сожаление. Из-за потери двух членов экипажа.
– Я нес за них ответственность. Они не первые, кто погиб под моим командованием. И не последние. Но именно их двоих я помню яснее всего…
– Потому что?..
Спок снова выглянул в окно. Транспорт замедлялся. Словно останавливающееся сердце.
– Они умерли, когда я пытался руководствоваться логикой. Я и остальные выжили только потому, что я отбросил логику.
Спок снова удивил себя. Хотя доктор Маккой и предполагал по горячим следам, чем Спок тогда мотивировал свое решение, признался он об этом впервые.
Маринта, что было непохоже на нее, ничего не ответила, словно ожидая, что он продолжит рассказ. Но Спок молчал.
Транспорт остановился, и Спок почувствовал, как он медленно опускается – колеса убирались внутрь. В древнейшем из ромуланских городов, где центральные улицы и площади прокладывали первые вулканцы-изгнанники, прибывшие на планету, использование старых технологий было традицией.
Спок запахнул посольскую мантию. Она была легче, чем та, что он носил обычно – он решил обойтись без традиционных драгоценностей и серебряной вышивки. Спок не хотел выделяться среди дальних родственников. Большая часть Ромула после окончания Войны Доминиона жила в бедности, а восстание Шинзона, разрушившее государственные службы, лишь ухудшило ситуацию.
Он вознаградил Маринту за молчаливое терпение.
– После ремонта «Колумб» вышел на падающую орбиту. У нас было в лучшем случае около часа до новой вынужденной посадки. Я решил поджечь сразу все наше топливо. Не для того, чтобы сдвинуться с места, а чтобы подать сигнал. Сигнал, который вряд ли засекли бы. Сигнал, означавший, что «Колумб» сгорит через несколько минут.
Спок снова почувствовал жар этого ужасного момента. Перегрузки в плотных слоях атмосферы. Запах горящей проводки, усиливавшийся с повышением температуры. Безмолвные обвинения экипажа. Приближение смерти.
– Но, очевидно, сигнал засекли, – сказала Маринта.
Спок глубоко вдохнул, изгоняя видения прошлого.
– Сигнал засекли. – Он выпрямился в кресле, ожидая, когда телохранители откроют бронированную дверь. – А сейчас я готовлюсь совершить похожий акт отчаяния. Поджечь сразу все оставшееся топливо. – Он посмотрел в глаза Маринте. – Это нелогично. Но я считаю, что это моя последняя надежда.
– Наша последняя надежда.
Маринта не скрывала яркой улыбки.
Спок кивнул.
– Для обоих наших народов. Единого народа.
Дверь зашипела, затем с тихим гудением открылась.
Ночной воздух Примедиана был необычно холодным для этого времени года. Многообразие несвежих запахов древности объяло Спока, и на мгновение он почувствовал себя таким же древним, как изъеденные старостью камни и дороги города.
Два телохранителя-ромуланца в бесцветных, бесформенных одеждах стояли рядом с машиной, их суровые лица были освещены изумрудным светом единственного уличного фонаря. У обоих телохранителей были микрокоммуникаторы в остроконечных ушах. Узкоствольные дисрапторы в магнитных кобурах были пристегнуты к их предплечьям, практически незаметные под рукавами одежды.
– Пришло время, – сказал Спок, обращаясь к себе в такой же степени, как к остальным.
Но Маринта потянулась к нему и осторожно дернула за складку мантии, стараясь не коснуться руки.
– Господин посол…
Спок посмотрел на нее в ожидании.
– Челнок. Я читала немало ваших биографий. Он назывался не «Колумб», а «Галилей».
Несмотря на весь самоконтроль, Спок напрягся. Она была права. «Как я мог забыть? Неужели я так постарел?»
– Конечно, – спокойно сказал он, отчаянно пытаясь скрыть все мысли и чувства. Он командовал «Галилеем», а не «Колумбом». – Я ошибся.
Если Маринта и почувствовала его внутреннюю борьбу, то ничего все равно не сказала.
Она просто отпустила его мантию.
– Я… подожду вас здесь?
– Так будет лучше всего.
Не сказав более ничего, Спок вышел из транспорта в ночь, в то, что должно произойти.
Но огрех памяти не отпускал его, вызывая нежелательные воспоминания о жаре, дыме и…
Он увидел на улице два силуэта. Мертвые глаза обвиняюще смотрели на него.
Латимер и Гаэтано, оба – в старинных формах. Пропитанных свежей кровью.
Охранники Спока увидели его реакцию, резко развернулись, выхватывая дисрапторы и целясь…
В пустую улицу.
Дисрапторы снова скрылись в рукавах телохранителей, подобно змеям в норах.
– Вы что-то видели, господин посол?
Спок ответил, зашагав к служебному входу высокого колизея. Его мантия развевалась вокруг ног.
Телохранители поспешно последовали за ним.
Поведение Спока не отражало его мыслей и чувств.
Но внутри его обуревали сомнения, и он почувствовал приближение того, что любой человек назвал бы паникой.
Он принял решение. Ему уже не сойти с пути, как кораблю на падающей орбите не уйти от силы тяготения.
Но он командовал «Галилеем», а не «Колумбом».
И, вспоминая ошибки прошлого, он боялся ошибок, которые мог сделать в настоящем, и уже чувствовал сожаление за тех, кто пострадает из-за того, что, возможно, он сделает что-то неверно.
Охваченный сомнениями и излучающий уверенность, Спок вошел в первый колизей, построенный на Ромуле, где три тысячи ромуланцев готовы были услышать его послание мира и согласия.
Но то, как Спок выглядел и что чувствовал, было уже неважно.
Потому что ровно через четырнадцать минут три тысячи ромуланцев увидели, как Спок умер.